Экс-министр по делам СНГ Борис Пастухов: Примаков отказался вылетать, пока не привезут сотого пленного

Примакова уважали как «крупнокалиберную» личность. Фото Александра Сенцова и Александра Чумичева /ТАСС/

Два года назад не стало бывшего премьера Евгения Примакова, проводить которого на Новодевичье кладбище пришли все значимые люди страны. Каким он был — рассказал его близкий товарищ по МИДу, правительству, торгово-промышленной палате Борис Пастухов.

ГОРЯЧИЕ ТОЧКИ

- Примаков возглавил МИД 9 января 1996 года, в феврале вы стали его первым замом. Он пришел из Службы внешней разведки, вы трудились в министерстве после работы в Дании и Афганистане. Почему выбрал вас?

- Никогда не спрашивал Примакова, почему он решил назначить меня своим первым замом. Тогда большое значение придавалось Союзу Независимых Государств — а это была моя тема. Я полжизни положил на СНГ.

- Вы были прежде знакомы ?

- Шапочно. А с его предшественником Козыревым у меня отношения не сложились. Когда я после трех лет работы послом в Афганистане вернулся в Москву, меня Ельцин назначил замминистра МИДа вопреки желанию Козырева. Классическая дипломатия тогда не желала заниматься СНГ, все спихнули на меня. Я был личным представителем Президента по урегулированию конфликта в Грузии.

- Вы смену внешнеполитического курса почувствовали сразу?

- Примаков, придя в МИД, мне задач не ставил. Он никогда ничего не провозглашал. Его считают великим востоковедом. Это так. Но забывают, что он решил проблему в самых горячих точках СНГ. Много лет мы занимались с ним решением проблем и конфликтов в Таджикистане. По горячей крови легче регулировать то, что застарело.

- Вы вместе ездили по горячим точкам?

- Мы с Примаковым должны были забрать в Баку сотню армян и на российском самолете доставить их в Ереван. И там в этот же самолет посадить и доставить обратно в Баку сотню пленных азербайджанцев. Когда мы приехали в бакинский аэропорт, оказалось, что в этой сотне нет армянина, приговоренного к смерти за «военные преступления против азербайджанского народа». И Примаков сказал провожавшему нас президенту страны Гейдару Алиеву (который ценил Примакова очень высоко), что не полетит без этого человека. Гейдар позвонил, привезли военнопленного. Алиев нам дал в этот рейс сопровождающим своего заместителя министра юстиции .

- Конфликты на борту были?

- Когда вылетели, я подумал, что эта сотня может в любой момент взбунтоваться. И угнать самолет за границу. Я спросил у охранника Примакова, Валерия: «Сколько у тебя патронов?». Тот показал свой «Макаров» с одной обоймой. Я пошел к этим ребятам-армянам. Поговорил и понял, что эти люди хотели только домой.

В начале салона сидел с нами замминистра юстиции, который дрожал от страха. Примаков дал гарантии, что его не тронут, ночевал этот замминистра в российском посольстве в Ереване и улетел с нами этим же бортом обратно.

Евгений Примаков с женой Лаурой и детьми

Фото: Личный архив

- Армяне отдали своих пленных легко?

- Мы с Примаковым были потом в столице Нагорного Карабаха — и там нам тоже не хотели отдавать одного или двух военных преступников в эту «азербайджанскую сотню». Примаков сказал, что мы не улетим из Армении, не получив всех по списку.

- Алиев встретил как героев?

- Когда вернулись из Еревана, Алиев с Примаковым уединились, а я оценил библиотеку в приемной у президента, нашел там редкий томик стихов «Великие азербайджанцы» — Алиев мне его потом подарил.

Примакову в Баку было небезопасно находиться. Когда он прилетал сюда в 1989, он звонил Горбачеву и говорил, что не может руководить военной операцией, и тогда туда командировали Язова.

Но Алиев нам охрану выделять не стал, он считал, что нам ничего не угрожает.

БЕЗ ЕЛЬЦИНА ЗА СПИНОЙ

- Когда Примаков пришел в МИД, он освободил высотку на Смоленской площади от «пассажиров»?

- В нашей высотке сидело и министерство внешней торговли, и еще кто-то. Примаков сделал все, чтобы здание на Смоленской было полностью мидовским. Я получил огромный кабинет, в котором сидел Молотов. Мой кабинет оказался над кабинетом Примакова. На прием из мидовцев никто к министру не записывался — всегда можно было к нему прийти напрямую. У него за спиной портрета Ельцина не было — там герб России висел.

В отличие от других руководителей МИДа, Примаков много внимания уделял укреплению аппарата. Притом не любил больших совещаний, предпочитал работать индивидуально. Голос не повышал никогда. Ни на кого. Не любил говорить долго.

- Когда и как вы узнали, что ваш руководитель уходит в Белый дом главою правительства?

- Меня позвал Валентин Юмашев, бывший тогда главой его администрации, и просил уговорить Примакова возглавить кабинет министров. Он говорил, что у нас с ним хорошие отношения — и надо подтолкнуть Евгения Максимовича в этом направлении. Юмашев говорил мне: «У нас нет более достойной кандидатуры». Я пришел и рассказал Евгению Максимовичу об этом. И сообщил: «Я бы на вашем месте согласился!». Он дал понять, что все равно сделает по-своему.

Примаков долго отказывался. Когда Ельцин ему предложил в очередной раз и Примаков отказался, президент ему предложил выйти из кабинета и подумать. К нему подошли Таня Дьяченко, дочь Ельцина, и Владимир Шевченко, глава службы протокола: «Евгений Максимович, вы же видите, в каком он состоянии, принимайте решение!» Он согласился.

- Почему главою МИДа не стали вы, его первый зам?

- Примаков вернулся в МИД, вызвал меня и сообщил, что его преемником на посту министра будет Игорь Иванов. «А вы слишком красный!» - сказал он мне.

Я это проглотил. Знал, что ко мне в МИДе относились как к первому секретарю ЦК ВЛКСМ.

- Пост министра по делам СНГ в новом составе правительства предложил вам Примаков?

- В один из осенних вечеров 1998 года он пригласил меня в Белый дом. Он сидел на подлокотнике кресла. Разговор носил неофициальный характер. Думал услышать от него план вывода страны из кризиса, а вместо этого услышал слова, которые меня поразили.. О том, что каждый день они отводят государство от пропасти, в которую оно должно рухнуть. И никаких стратегий у них нет — они просто работают.

Я предложил: не надо отрывать меня от МИДа, он сказал, что выполняет предвыборное обязательство и создает министерство. Он мне просто сказал: «Борис Николаевич, вы нужны на этом посту. Я обещал». Видимо, он кому-то уступал в этом вопросе. Думаю, это были коммунисты.

Министерство пришлось формировать с чистого листа. Не было ни людей, ни помещений.

Еще за неделю до того, как без видимых причин отправить Примакова в отставку, первый президент говорил: «Природа еще не создала клина между Ельциным и Примаковым».

Фото: REUTERS

ОТСТАВКА С ОБЛЕГЧЕНИЕМ

- Помните свои ощущения, когда он совершил «разворот над Атлантикой»? Он же никогда не принимал импульсивных решений?

- О его знаменитом развороте я узнал в Москве. Нельзя считать это импульсивным поступком. Получив в воздухе информацию о том, что будут бомбить Югославию, он с борта самолета позвонил Ельцину и только после этого приказал развернуть самолет. Я этому поступку не удивился — я знал, что он великий патриот России.

- Вы видели, что отношение к Примакову у Ельцина за короткий срок серьезно изменилось?

- 9 мая 1999 года, после Парада победы, в Кремлевском дворце съездов был прием. Примаков сидел рядом с Ельциным. Вереница людей подходила к премьеру, а не к президенту - и послов, и военных, и политиков разного ранга. Ельцин рано покинул банкет. После этого я сказал Примакову: «Вас скоро уберут». Через несколько дней он перестал быть премьером. Я понимал, что и я министром не останусь. Я был человеком Примакова.

- Как он воспринял эту отставку?

- С облегчением. Мы встретились на даче у Валеры Кузнецова, сына экс-секретаря ленинградского обкома КПСС, они с Примаковым были дружны. Ельцин был в Сочи, ставший премьером Степашин прилетел в Москву и позвонил мне: «Вместо тебя будет Драчевский, но ты не горюй, Ельцин сказал, что ты не пропадешь». Я сидел дома, переделав все дела. И вдруг звонит Валерий Кузнецов и приглашает на свою дачу в поселке генералов — в Архангельском, и сообщает, что туда приехал его старый друг Примаков. Евгений Максимович мне там сказал: «Пойдемте в Думу». Я говорю: «Нет». Он: «Пройдете по моему списку. У меня есть гарантия». Я ему сказал: «Ну, я-то пойду, но вам в Думу идти не надо, вам нужно идти в президенты».

- И вы поехали вместе по стране?

- Мы проехали с ним около 50 регионов, ехал сначала я - готовил маршрут за день-два. А штаб у нас был на Обводном канале, в районе Пятницкой. Нынешний спикер Госдумы Вячеслав Володин был тогда начальником штаба партии «Отечество».

Первым регионом стала Рязань. В рязанском училище ВДВ нас не пускали на КПП. Я говорю начальнику училища: «Позвоните министру, с ним согласовано всё!» . В училище нас пропустили. Мы стояли на плацу с ребятами старших курсов, которым завтра отправляться в Чечню. Они пели. Я увидел слезы в глазах Примакова.

Примаков в своих выступлениях не повторялся никогда. Его встречали губернаторы - всегда и везде. Его уважали как «крупнокалиберную» личность.

- Но в Кремле его продолжали опасаться как кандидата в президенты?

- Последняя встреча с избирателями была в Москве в театре имени Сац. МГУ собирался привести своих студентов — не привел. На этой встрече все его просили сказать, что он пойдет на выборы Президента. И я просил. Но он сказал, что не будет. Примаков как будто знал, что он не пройдет. И он уже тогда считал, что есть более достойная кандидатура — В.В. Путин.

Путин говорил, что учился на книгах Примакова. Фото Сергея Величкина и Владимира Родионова (ТАСС)

ЗАПИСКИ ОТ «МЕРКУРИЯ»

- Вы участвовали в общих застольях, могли позвонить ему домой?

- В общении с Примаковым я всегда соблюдал дистанцию. Не лез в друзья. Он это ценил, я думаю.

Я однажды позвонил ему по домашнему телефону утром. В МИДе сидели три представителя таджикской оппозиции, накануне согласившиеся подписать документ о национальном примирении. В Кремле ждал подписания договора о национальном примирении Эмомали Рахмонов, президент Таджикистана. Там уже шампанское открыли.

Но когда оппозиционеры появились в МИДе, они как обухом по голове ударили. Лидером оппозиции в Таджикистане был мулла Нури, бородач такой: «Мы решили не подписывать!».

Но как, мы же вчера вечером договорились - и вы сказали «да»?! Они отвечают, что посоветовались и решили, что продешевили...

Вот тогда мне пришлось звонить Примакову домой. Жена говорит: «Он в душе!»

Он каждое утро принимал ледяной душ. Вышел через минуту-две, перезвонил, и я ему говорю: «Евгений Максимович, катастрофа!».

Он отвечает: «Да не волнуйся, сейчас приеду!»

Примаков приехал, сделал несколько звонков, переговорил с Нури — и ситуация разрешилась. Нури его не боялся — он его уважал.

- Говорят, Примаков хорошо пел…

- Никогда не забуду последнее заседание «Меркурий клуба» 13 января 2015 года, здесь, в Международном центре торговли, когда наш двор ломился от машин. Все понимали, что Примаков едва жив и что он прощается со всеми. В клубе всегда пел Кобзон. Люди садились за столы, Иосиф начинал петь. Подходил ко всем с микрофоном.

Евгений Максимович очень любил стихотворение Ярослава Смелякова: «Если я заболею, к врачам обращаться не стану, обращусь я к друзьям, не сочтите, что это в бреду». Примаков спел первый куплет, Кобзон отошел с микрофоном к другим, а Примаков продолжал петь. Кобзон, наверное, думал, что тот знает лишь первый куплет, а он знал все. Иосиф Давидович ушел, а Евгений Максимович продолжал шептать себе под нос: «Я ходил напролом, я не слыл недотрогой».

- Чем Примаков удивлял?

- Меня всегда поражало в нем удивительное бескорыстие. И он всегда порывал отношения с человеком, если он видел, что человек на дружбе с ним пытается делать какую-то выгоду. Своего рода гешефт.

Я знаю его настоящих друзей, которые с ним шли по жизни — это очень достойные люди.

- Путин и Примаков были давно знакомы?

- Путин говорил, что учился на книгах Примакова. Много лет тому назад Примаков сопровождал Путина в поездке на Ближний Восток. Когда Евгений Максимович вернулся, я его спросил: «Ну как?», он ответил: «Я был поражен — он все знает!». Примаков рассказал, что Путин в той поездке представлял его местным лидерам как патриарха внешней политики.

- О чем были знаменитые записки Примакова Президенту?

- Когда он писал записку Путину как глава «Меркурий клуба», я ему говорил: «Не надо президенту это писать!» Заседания клуба проходили раз в три месяца, аналитику по итогам Примаков писал два-три раза в год. Он тогда мне сказал: «Боря, я столько лет входил в Президентский Совет! Я в жизни был всем — не был только Президентом страны. И ты хочешь чтобы я на старости лет под кого-то подделывался — никогда!»

Например, он писал о сочетании ВПК и гражданских отраслей. У него были каналы связи, по которым первое лицо страны всегда получал эти записки. И тот всегда реагировал. Я видел резолюции Президента, написанные размашисто. Я видел, что Путин не просто читал записки Примакова - он размышлял над ними, акцентировал внимание на каких-то мыслях, что-то подчеркивал особо.

- Какой была ваша последняя встреча?

- Наверное, я был последним, кто его видел в ЦКБ в сознании. К нему поехали я, его помощник и одна дама с книгой, которую она хотела у Примакова подписать. В палате он сидел прикрытый простынкой, рядом сидела жена. На подаренной ему книге он начал писать так, будто это его книга. Я понял, что он плох. Он сидел с ручкой в кровати, а его помощник говорил: не надо писать на этой книге — пишите вот на той!

Там был начальник его охраны Валерий, который работал с ним многие годы, делился со мной всем — возможно, он ценил то, что я не набиваюсь к Примакову в друзья. Именно его потом Евгений Максимович просил: «Валера, отключи аппарат искусственного дыхания».

Примаков не хотел мучиться и мучить других.

- Президент пришел проводить его в последний путь как близкого человека...

- Так, как провожали Примакова, не провожали, пожалуй, никого. Но впервые руководитель государства проводил до могилы и бросил первую горсть земли. Он был везде, на панихиде, на кладбище.

Примаков верил в Ленина, верил в Маркса, ценил их. Он был ученым до мозга костей. Патриарх произнес у его изголовья речь, которая затмила все прочие.

- Как вы без него?

- Примаков — человек-глыба. Не зря на его могиле стоит валун, привезенный из Карелии, а на нем строки его стихов «Я много проскакал, но не оседлан, хотя я сам умею запрягать коней». Он был для нас путеводной звездой - он ушел, и я сдал. Как будто внутри щелкнуло что-то, закончилось. И это переживаю не один я...