Премия Рунета-2020
Кемерово
+6°
Boom metrics

Писатель Михаил Мишин: «Думаю, у Вани Урганта хватит ума себя не заездить»

О закрытии «Прожекторперисхилтон», новой книжке Габриэля Маркеса и женском юморе
Писатель Михаил Мишин поведал о неожиданных историях, с ним приключившихся

Писатель Михаил Мишин поведал о неожиданных историях, с ним приключившихся

Фото: Олег РУКАВИЦЫН

В прямом эфире радио КП писатель и переводчик Михаил Мишин рассказывает ведущим Елене Ханге и Николаю Никулину, что хорошо и что плохо в американских фильмах и как лет 25-30 назад, если из двух-трех городов не звонили с приглашениями, то это был плохой день.

Ханга:

– Мы с Николаем Никулиным приветствуем вас. Сегодня мы собирались поговорить о новости, которая потрясла всех любителей передачи «Прожекторперисхилтон». Эта передача закрывается. И закрывается по…

Никулин:

– По финансовым причинам. Впрочем, надо сказать, что она, наверное, поразила не только любителей «Прожекторперисхилтон», но и любителей вообще юмористики на нашем современном отечественном телевидении. Дело в том, что многие кинокритики, эксперты говорят: а что теперь осталось смотреть? Раньше хотя бы был какой-то свободный воздух, где могли не просто посмеяться, скажем, над Америкой или Кубой, но и над нашей Россией, над нашими новостями, даже над властью. Пусть там было иногда и написано, пусть там было по сценарию. Но дело даже не в импровизации.

Ханга:

– Надо сказать, что там работает очень много авторов. Это мы думаем, что это ребята сидят и искрят.

Никулин:

– Казалось бы, там огромная съемочная бригада и много авторов. Так вот, мы пытались дозвониться. И ни один сегодня к нам не пришел в студию. Они сказали: а у нас всего лишь один автор, и он занят. Но мы-то знаем, сколько там авторов.

На самом деле, почему закрывается программа, понятно. Финансовый вопрос, не поделили каналы ТНТ и Первый. В Comedy club говорят, что уже пора бы и прекратить свои походы на Первый канал, так же как и пора бы прекратить шакалить возле американских посольств. Если вы подписали контракт с Comedy club (причем, я так понимаю, контракт довольно существенный и значительный в суммовой политике), то оставайтесь на нашем канале ТНТ.

Ханга:

– Если посмотреть на западный опыт, я не могу себе представить, чтобы очень известный ведущий юмористической передачи, например, который зарабатывает колоссальные деньги, по вечерам еще работал на каком-то параллельном канале. Хотя я думаю, что если он очень-очень известный, то договориться можно.

Никулин:

– Такой случай, правда, не юмористический, произошел с Владимиром Владимировичем Познером, который вел на канале «Дождь» свою программу с Парфеновым и вел свою авторскую программу на Первом канале. Рано или поздно это должно было случиться.

Ханга:

– Ему сказали: выбирай. Он подумал и выбрал.

Никулин:

– Естественно, выбрал, где хорошо платят. А может быть, там просто охват аудитории большой.

Ханга:

– Конечно, несопоставимо. Мы с Колей подумали: с кем бы обсудить эту новость? И, конечно же, тут же подумали о писателе и переводчике Михаиле Мишине.

Никулин:

– Тем более у Михаила Мишина вышла книжка новая, перевод Габриэля Гарсиа Маркеса «Хроника одной смерти, объявленной заранее». Михаил, мы должны поздравить вас действительно с великим переводом великого классика. Тем более что недавно была книжная ярмарка, где была целая конференция, посвященная Маркесу, ибо ему 85 лет в этом году. Между прочим, казалось бы, классика, а он до сих пор наш современник.

Ханга:

– Расскажите о книжке.

Мишин:

– Это история достаточно неожиданная. Потому что история эта моя довольно длинная, долгая. Я в свое время по разным личным причинам упал на эту историю, если можно так сказать. И много лет потихонечку это делал. Сейчас, неожиданно для самого себя, если можно так выразиться, обнаружил, что она издана, наконец, благодаря издательству «Астрель», которое работает в АСТ, замечательному редактору Елене Шубиной.

Ханга:

– Скажите, вам сделали предложение или вы сами выбрали эту книгу?

Мишин:

– Так не бывает. Я просто дал рукопись почитать Лене, она как-то высоко (может быть, незаслуженно для меня высоко) оценила ее и предложила издательству. Я очень благодарен всем участникам этого процесса, что это состоялось, и вот такая книжка вышла.

Ханга:

– Она продается во всех магазинах Москвы.

Мишин:

– Там тираж небольшой, но вроде бы она продается, говорят, неплохо.

Никулин:

– Скажите, а переводить Маркеса сложно было?

Мишин:

– Знаете, я вообще самоучка на самом деле, я не могу сказать, что я профессиональный переводчик. Но эту книжку я перевел.

Ханга:

– Вы еще английский знаете помимо всего прочего.

Мишин:

– Да, знаю. Устный (вы знаете, что такое, когда нет практики каждодневной) угас, но я последние лет 20 занимаюсь переводом англоязычной драматургии американской и английской, в основном комедий. Довольно много шло и идет. Недавно была в Театре Вахтангова премьера пьесы в моем переводе, в их варианте это называется «Обычное дело». Шел «Номер 13», довольно известный в Москве, во МХАТе, идет в Театре Сатиры пьеса «Слишком женатый таксист». Идет довольно много. В последние годы я просто много этим занимался. Когда-то мне это очень нравилось, и сейчас, в общем, нравится, но, может быть, сейчас я чуть-чуть буду этим меньше заниматься и вернусь к своим барашкам.

Никулин:

– Как правило, дело переводчика очень неблагодарное. Потому что читают не переводчика, читают самого писателя. И, как правило, если мы говорим, допустим, о Байроне, кто же вспомнит, кто переводил Байрона? И для того, чтобы адекватно перевести текст, нужно еще стать немножко самим писателем, то есть облачиться в его шкуры, его одеяние.

Мишин:

– Я давно чувствую себя Гомером.

Никулин:

– А Маркесом? Вам же приходилось, наверное, столкнуться с его биографией.

Мишин:

– Вы, безусловно, правы с точки зрения известности и славы. Конечно, это знает относительно узкий круг, и никто не обращает внимания. Но это мне было важно для самого себя. Кроме того, если ты выходишь на какой-то такой высокий уровень перевода, и еще сам из себя что-то представляешь, то, в общем, это знают. Не сравниваю себя, не провожу никаких параллелей, тем не менее, переводы Пастернака мы знаем, переводы каких-то людей мы знаем и т.д. Да, конечно, когда я часто и много в старые времена выступал со своими вечерами, это одна история, одна известность, а это – другая. Я все это проходил, поэтому я думаю, что я был, может быть, один из немногих людей, который сам в разгар известности тихо-тихо свернул эту деятельность.

Ханга:

– Да, это очень смелое решение.

Мишин:

– Потом я много раз жалел, потому что думал: вот у моих товарищей аплодисменты, овации, цветы и крики «браво», я тоже хочу. Тем более, как мне казалось, у меня всегда был контакт с аудиторией, я их не обманывал. Лет 25-30 назад, если из двух-трех городов не звонили с приглашениями, то это был плохой день.

Ханга:

– Давайте вспомним про «Прожектор». Как вы думаете, можно подобную передачу сделать в ближайшее время, заполнить как-то этот вакуум? Или не стоит?

Мишин:

– Честно говоря, я не очень понимаю вопрос. Ну, была такая передача, видимо, высокого рейтинга, как я понимаю, ее все смотрели. Обаятельные ребята, которые все это делали.

Ханга:

– Талантливые ребята. Вы знаете кого-то из этих ребят?

Мишин:

– Лично я относительно хорошо знаю Ваню.

Ханга:

– Расскажите, какой он?

Мишин:

– А захочет ли Ваня, чтобы я это рассказывал?

Ханга:

– Только хорошее.

Мишин:

– Только хорошее, потому что я считаю его действительно одним из самых одаренных людей на сегодняшнем телевидении. И тут только одна беда, которая бывает у настоящей звезды. Это чтобы он сам себя не заездил. Я думаю, что у него хватит ума и таланта это почувствовать и как-то меняться.

Ханга:

– По-моему, там такая жесткая дисциплина.

Мишин:

– Я могу его понять. Когда взлетаешь на эту волну… Но действительно по заслугам. Потому что он остроумен, легок, быстр, интеллигентен и обаятелен. Я достаточно хорошо знаком и с его отцом, знал деда Вани. Поэтому ничего, кроме хорошего. Передача вполне обаятельная, симпатичная, они чудно, легко это делали. Но я совершенно не являюсь таким фанатом этого дела, и я даже не знал, что ее закрыли. А почему ее закрыли?

Никулин:

– Есть такая версия. Помимо финансового фактора есть же еще фактор телевизионный. Ургант начал вести шоу «Вечерний Ургант». Представляете, каково ему? Ведь помимо шоу, которое выходит 5 раз в неделю, он ведет корпоративы, различные шоу, допустим, на МУЗ ТВ, на различные каналы, концерты ведет. И просто на «Прожекторперисхилтон», у меня есть такое ощущение, не хватает физических сил. А без Вани Урганта, согласитесь, «Прожекторперисхилтон» не «Прожекторперисхилтон». Тем более, кстати, Константин Львович Эрнст сказал, что менять состав не будет. Если хотя бы одного человека не будет за столом, значит, не будет программы.

Мишин:

– Никаких комментариев, потому что я ничего не знаю. Я совершенно не готов обсуждать занятость Вани или кого-то из этих ребят, где они там и что ведут, это их дело.

Ханга:

– Светлаков и Мартиросян на ТНТ.

Мишин:

– Я вам верю. Я просто не могу принять участия в этом, к сожалению. Просто ничего не знаю.

Никулин:

– А как вам вообще подобный формат, когда 4 человека сидят за столом, обсуждают новости и стебут?

Мишин:

– Любой формат, какой угодно, если он интересен, если талантливо сделано, то могут сидеть четверо за столом или четверо под столом…

Ханга:

– А если это будут делать женщины?

Мишин:

– Если талантливо – ради бога.

Ханга:

– Почему, когда женщины, это не смешно?

Мишин:

– Потому что не талантливо.

Ханга:

– Если им пишут все равно.

Мишин:

– Вы меня спрашиваете: почему? Я говорю: потому что эти делают легко, изящно и хорошо, в рамках этого жанра. Если они из него начинают чуть-чуть выползать, там все это слышится и видится. А у девушек не получается. И они не так хороши, на мой вкус.

Ханга:

– Может быть, девушки не могут в принципе, это не женское дело?

Мишин:

– Я, вообще говоря, редко слышал девушку, хорошо рассказывающую анекдоты. Их просто намного меньше. Поэтому, чтобы была такая женская передача хорошая, надо гораздо больше ума и таланта потратить на поиски таких девушек, которые были бы адекватны в этом жанре.

Ханга:

– Чтобы рассказывать, нужен ли ум? Или там какая-то другая группа мышц работает?

Мишин:

– Вообще говоря, ум это такая вещь, которая…

Ханга:

– Не мешает в жизни.

Мишин:

– Я плохо себе представляю идиота-юмориста. Это, значит, что-то такое отдельное, это какая-то клиника все-таки. Согласитесь, в старые времена хотелось больше ума какого-то. Мы же сейчас пришли к тому юмору в основном, который существовал всегда на Западе. Он идет по улице, споткнулся на банановой корке, упал, тут налетела собака, уцепилась за штаны, и тут тетка уронила ему на лицо торт, лестница упала и т.д. А мы хотели, чтобы в этом был некий смысл.

Ханга:

– За нами же Достоевский.

Мишин:

– За нами много чего. У Достоевского замечательно смешные есть вещи. И Салтыков-Щедрин, и много чего еще. Такая традиция была. Она и осталась, только ушла в тень, в уголок куда-то. А на арену вышло вот это.

Ханга:

– Сейчас такое время.

Никулин:

– Вопрос нашей аудитории. Жалко вам, что «Прожекторперисхилтон» канул в небытие или не жалко? Михаил, скажите, вам не жалко? Конечно, вы скажете, что равнодушны. Если рассматривать эту программу в контексте нашего телевизионного вещания, ведь на фоне остальных хоть что-то можно было посмотреть.

Мишин:

– Лично я не был ее таким безумным поклонником. Честно говоря, я не являюсь поклонником ни одной из сегодняшних передач. Но мне жалко людей, которые это любили, это вполне достойная передача, веселая, остроумная зачастую была.

Ханга:

– Я знаю, вы не любите сравнивать юмор раньше и сегодня. Тем не менее, я слышала, как-то Хазанов выступал и говорил, что раньше было гораздо смешнее и легче шутить, чем сейчас. Чем вы это объясните? Притом что была цензура.

Мишин:

– Именно поэтому. Дефицит. Когда ничего нельзя сказать, тогда сатира вырастает в цене неимоверно. Но мы ничего не можем. Вот я, кто-то из моих коллег выходили и в полнамека, чуть-чуть подмигивали залу, и зал понимал, о чем мы говорим. И вот это взаимопонимание было самое дорогое, оно стоило гораздо дороже, чем 12 открытых глупых шуток или менее глупых. Поэтому мы были благодарны. Мы были, если можно так сказать, такими передвижными митингами. Потому что говорить было нельзя, но мы чуть-чуть, и в этот момент тысяча людей в зале или 100 человек через меня на сцене или через кого-то объединялись, мы все думаем одинаково, и мы все думаем против. И это было очень дорого. За это могли простить и отсутствие качества какого-то.

Ханга:

– А вы знали, как далеко можно ходить?

Мишин:

– Иногда кто-то перешагивал. Мне, я думаю, относительно везло. Я знаю, ходили люди, записывали, относили в соответствующие органы.

Ханга:

– Вас там не вычеркивали?

Мишин:

– Где-то отменяли какие-то вечера, где-то что-то было, но я не могу сказать. Люди страдали больше. Кто-то что-то ляпнул, и надолго перекрывали кислород. Абсолютно не уподобляю себя диссидентам, которые выходили на площади. Но по миллиметру, капля за каплей мы расшатывали все это дело. Иногда я даже думаю, хорошо ли мы это делали и правильно ли мы это делали. Но это второй разговор уже. Но, конечно, чем меньше можно, тем дороже стоит.

Никулин:

– Согласитесь, сегодня все меньше и меньше шутят о политике. Как вы думаете, это хорошо или плохо?

Мишин:

– Я не знаю, меньше или больше. Честно говоря, я затрудняюсь сказать. Дело в том, что сегодня просто в открытую. Что значит сегодняшняя политическая сатира? Человек выходит и говорит: президент дурак. Ну и что? Это же не сатира. Как бы теряется то, о чем я говорил. Есть художественность. А на это способны немногие.

Ханга:

– На Западе же есть сатира, притом, что там есть свобода слова. Цензуры нет, но сатира есть.

Мишин:

– Ну, есть. И у нас она есть. Она такая и у нас есть.

Ханга:

– Где?

Мишин:

– Я не знаю. Ну вот этот ваш «Прожектор». Вроде как они там что-то позволяли себе. Если говорить о телевидении. Но телевидение у нас абсолютно подконтрольное власти, государству и т.д. Что про это говорить? Власть, конечно, и калькулирует, сколько там чего можно. Кстати говоря, хочу вам сказать, что на американском телевидении, если руководство канала обозлится и чего-то не захочет, точно так же вылетит передача или ведущий. Другое дело, что допуск, конечно, несопоставим, там гораздо больше. Он уйдет с CBS на BBC, допустим. А здесь куда он уйдет?

Ханга:

– Наша передача называется «С пультом по жизни». А вы тут сказали перед началом передачи, что произошло страшное…

Мишин:

– Оно произошло несколько лет назад. В Америке умер недавно Юджин Поли. Он изобрел вот эту штучку, которая позволяет вам перескакивать с «Прожекторперисхилтон» на заседание Государственной Думы, не вставая с дивана.

Ханга:

– Когда он это придумал?

Мишин:

– Он придумал это давно, но это не сразу было востребовано, не сразу они поняли, к чему это приспособить. Но когда приспособили, то мир стал иным.

Никулин:

– В 55-м году он его разработал. Ушел из жизни в 2012-м.

Мишин:

– И человечество благодарное должно было бы ему устроить овации, построить мавзолей и прочее. Представьте себе, что вам каждый раз надо подняться со стула и переключиться с Вани Урганта, допустим, на Сергея Нарышкина или Машу Малиновскую. Да никто бы не встал, все погибло бы просто. Я-то помню, когда этого не было. Надо было встать, подойти к телевизору и уйти с хоккея на КВН

Никулин:

– Изящный, красивый юмор – это не когда ты каждую секунду стебешься или шутишь. Художественный юмор, на мой взгляд, гораздо изящнее. То есть ты можешь минуту подводить к какой-то острой шутке, а потом так пошутить, что зал упадет. Я к чему? Вот с изобретением пульта и телевидение поменялось. Сейчас тебе говорит руководитель телевидения: вот ты ведущий, ты должен понимать, что в какой-то момент включили на тебя, и ты должен поэтому каждую минуту остро шутить. Потому что неизвестно, смотрит тебя зритель или не смотрит. Он может сейчас включить канал, а ты не шутишь. Тогда он переключит. Поэтому всегда надо острить, острить, острить. В этом смысле юмор и поменялся.

Мишин:

– Понятия не имею. Даже не знаю, как отвечать на этот вопрос. Я думаю, что если человек, который там сидит, этот человек, о котором вы говорите, ведущий этой передачи, актер или писатель, который что-то в этом роде делает, если он вам интересен, вы будете его слушать, вне зависимости от количества шуток в минуту. Например, ведет Жванецкий свою передачу «Дежурный по стране», и те, кто его любит, следят за ним, что бы он ни говорил и сколько бы ни говорил.

Никулин:

– Михаил, вы перевели «Хронику одной смерти, объявленной заранее» Габриэля Гарсиа Маркеса. Этот человек ассоциируется с такой литературной мистификацией. Его жанр или направление называют магическим реализмом. Кстати, Михаил, вы можете определить, что это такое?

Мишин:

– Даже и не собираюсь.

Никулин:

– А зачем это придумали?

Мишин:

– Для этого существуют литературоведы, они должны ведать литературой. Они ей и ведают, и правильно делают. А зачем я буду заниматься не своим делом? Я просто люблю этого выдающегося, на мой взгляд, одного из самых выдающихся писателей ХХ века. И когда-то, будучи влюбленным в его прозу вообще и в эту вещь в частности, я много лет пытался это как-то сделать для самого себя. Это лежало в столе не один, не два и не три года. Но я это доделал, довел, и мне очень приятно, что это вышло.

Никулин:

– Почему я вспомнил это причудливое выражение, словосочетание «магический реализм». На той же книжной ярмарке говорили о том, что магический реализм это когда в нашей действительности происходит некое чудо, и мы ему не удивляемся, оно как будто бы естественно. Об этом пишет Маркес, говорили эти самые литературоведы. А я поражался. Когда читаю «100 лет одиночества», я всего этого не вижу, я вижу просто поколение, которое наследует другому поколению. И больше ничего. Может быть, я в этом смысле глупый. Михаил, в чем свойство и обаяние Маркеса, почему он получил Нобелевскую премию, а не другой великий латиноамериканский писатель Борхес?

Мишин:

– Это очень хороший вопрос. Это ко мне вопрос, по адресу. Я вообще люблю эти вопросы.

Никулин:

– Почему вы взялись именно за Маркеса? Вы сказали, что он выдающийся. В чем?

Мишин:

– На мой взгляд, он один из величайших писателей ХХ века. Почему Нобелевский комитет счел его достойным премии? Можно спросить, почему он не дал премию другим великим писателям. Не могу сказать этого, не знаю. Он, на мой взгляд, заслуживает Нобелевскую премию и разные другие. Потому что он вторгся на неведомую раньше, на мой взгляд, территорию, создал невероятный литературный пейзаж, и мы можем об этом говорить до бесконечности.

Ханга:

– Михаил, давайте поговорим о техническом прогрессе. Сейчас у многих iPad. И эти новые гаджеты, на мой взгляд, совершенно уничтожают всю прелесть старого кино. Раньше мы читали газету, подчеркивали, что мы хотим посмотреть на этой неделе. Вот это ощущение ожидания, ощущение праздника. И вот наступал этот день, мы садились всей семьей, смотрели «Берегись автомобиля» и т.д. А сейчас по щелчку ты можешь посмотреть этот фильм. По-моему, теряется 80% прелести этого фильма.

Мишин:

– Чистая ваша правда. Это вообще загадочная история. С одной стороны, невероятная скорость технического прогресса, особенно в части бытовой электроники. С другой стороны, стремительное оглупление пользователей этого дела во всем мире, на мой взгляд. Достаточно пощелкать пультом и посмотреть, что происходит на свете, – ну, чистый сумасшедший дом. Что касается того, о чем вы говорите, я согласен. Потому что изобретение видеомагнитофона, а потом уже всего того, о чем вы говорите, оно низвело искусство, посещение кинотеатров до бытовой техники, это стало, как утюг, – включил, выключил. Вот Коля начинает смотреть «Космическую Одиссею» на своем видеомагнитофоне. В это время вы ему звоните. Он нажимает кнопку, остановил, пошел перекусить, выпить чашку кофе. В театр вы все-таки одеваетесь, собираетесь и идете туда. Это очень важно, когда вы идете в какой-то храм искусства в данном случае. Когда-то люди собирались и шли в кино. Я помню, когда вся страна выстраивалась в очереди на какой-то фильм. Стояли длинные очереди в кинотеатры. И это было очень важно, когда вся страна в один момент смотрела фильм.

Никулин:

– У нас есть телефонный звонок.

– Знаете, бывают футбольные болельщики, фанаты разных клубов. Я отношусь к фанатам телевизионным, болею за один из телеканалов. И это не Первый. Поэтому когда там проекты закрываются, прогресс, на мой взгляд, не наблюдается, у меня это соответствующие чувства вызывает. Я считаю, что на Первом канале в последнее время новых интересных проектов нет, новых идей нет. Как раз самые интересные проекты есть на том канале, за который я болею.

Никулин:

– А за кого же вы болеете? Может быть, это канал «Комсомольская правда?

– Нет. Это самый главный конкурент Первого канала – канал «Россия».

Ханга:

– Слушаем Ольгу.

– Я с удовольствием слушаю «Комсомольскую правду», с удовольствием смотрю Первый канал. Я обожаю Елену Хангу. Я желаю ей самого хорошего. За что бы ни бралась Елена, всегда прекрасно. Хочу сказать относительно «Прожекторперисхилтон». Конечно, ребята интеллигентные, придешь с работы, с удовольствием слушаешь, смотришь. И все, что связано с фамилией и династией Ургант, это здорово. Хочу сказать вам огромное спасибо за то, что вы есть, за то, что вы делаете.

Ханга:

– Спасибо за добрые слова. Михаил, я бы хотела вернуться к техническому прогрессу. У вас-то есть iPad?

Мишин:

– Подарили недавно.

Ханга:

– Пользуетесь? Вы же теперь можете посмотреть абсолютно все, что происходит в мире.

Мишин:

– Я и раньше мог смотреть на компьютере. Компьютер у меня для работы. Для работы iPad вещь бесполезная, на нем нельзя работать. Это такой большой телефон, грубо говоря. Там интернет, какие-то там письма, почта.

Ханга:

– Фильмы.

Мишин:

– У меня не складывается. Я понимаю, что можно смотреть, но мне как-то не приходит в голову.

Ханга:

– А где вы смотрите самый последний фильм, который только что вышел в Каннах?

Мишин:

– Нигде. Я фильмы вообще очень мало смотрю, к сожалению. Недавно меня позвали, я был гостем Выборгского кинофестиваля, и там подряд посмотрел фильмов 10 отечественных, что для меня рекорд какой-то. Есть время, сяду, смотрю очередного Брюса Уиллиса, как он расправляется с плохими парнями.

Ханга:

– А старые добрые фильмы вы не смотрите?

Мишин:

– Очень смотрю. Сейчас ехал сюда к вам, меня таксист вез, а у него такой телевизор в машине. И там шел «Берегись автомобиля». Я подумал: боже мой, кто бы сегодня приблизился по мысли хотя бы к этому.

Ханга:

– Почему? Нет режиссеров, сценаристов, актеров?

Мишин:

– Всего нет. Жизнь не та. Вообще надо сказать, что и в старые времена хороших комедий было мало. Очень трудный жанр. Должно всё сойтись – актеры, режиссеры талантливые и т.д. А когда этим не занимаются вообще…

Ханга:

– Сейчас выходят эти ужасные комедии, в которые вкладывают колоссальные деньги, но это даже показывать нельзя.

Мишин:

– Они такие, как я вам говорил. Банановая корка, грубо говоря. Нет идеи. Раньше мы очень обижались на слово «идейность», но отсутствие идеи это тоже радость небольшая.

Ханга:

– А как вы относитесь к римейкам? Были великолепные комедии, а их сейчас переделывают – «С легким паром» или «Служебный роман». Зачем это?

Мишин:

– Это во всем мире делается, как вы знаете. Хотят сделать хорошо, а получается, как всегда. Там было много ума и таланта, а здесь его, видимо, меньше. И чтобы повторить ту же песню, но так, чтобы она была интересна, это надо что-то особенное придумать.

Ханга:

– Или просто проехаться на этом локомотиве.

Мишин:

– Ну конечно. Надо же на нем не просто прицепиться, а что-то сделать, чтобы он задышал.

Никулин:

– Я бы хотел вернуться к идейности. Дело в том, что Николай Петрович Бурляев, большой друг нашего канала, нашей радиостанции, к нам приходил неоднократно. С октября начинается фестиваль короткометражных фильмов на телеканале «Комсомольская правда». Присылайте от 5 до 10 минут. Кино на тему «Что такое жить в России» любого жанра, художественное или документальное. Присылайте. Как раз у нас в гостях будет Николай Петрович Бурляев. Так вот, он в интервью мне сказал, что его знаменитый фильм «Лермонтов» мог и не выйти. Помните, какие там большие, серьезные писательские разборки, критически, и Соловьев выступал против, и один Бондарчук за него заступался. Знаете, почему не хотели выпускать фильм? Потому что как раз он был идейный, слишком духовный на тот момент, православный. Там даже говорили: вот у вас главный герой Лермонтов ходит нараспашку с крестом на груди. Я понимаю, что можно как угодно относиться к Бурляеву как к художнику…

Мишин:

– Я к нему отношусь с большим уважением. Но это не значит, что я согласен со всем, что он говорит.

Никулин:

– Согласитесь, что в Советском Союзе тоже было довольно трудно выпустить хорошее кино.

Мишин:

– В одном флаконе сразу очень много вещей сразу. Трудно отвечать на все сразу. Я хочу сказать, что идея какая-то должна быть, потому что ее отсутствие не закрывается ничем просто. Она может быть маленькой, большой, но без нее сложно. Есть такая вещь, называется сценарий фильма. Это фундамент. Сегодня то, что я вижу, это или полное его отсутствие, или полный непрофессионализм, как мне кажется. Сценаристов нет. Значит, без фундамента здание.

Ханга:

– Почему их нет?

Мишин:

– Утеряна школа.

Ханга:

– А где великие учителя?

Мишин:

– Не знаю. Исчезло всё.

Ханга:

– В 90-е?

Мишин:

– Иных уж нет, а те…

Никулин:

– Далече.

Мишин:

– Не так уж далече, а просто не подошли, не подоспели, как мне кажется. Я вообще себя кинематографистом не считаю особенно, я вам говорю скорее как зритель, может быть, искушенный в каком-то смысле. Так вот, нет идеи – ничего не будет. Говорят: где герой сегодняшнего дня? А какой герой? Герой же должен соответствовать чему-то в жизни. Американский полицейский. Сколько полицейских картин американских вы видели? Все ясно: он хороший парень, он защищает других хороших парней от плохих парней. Всем всё ясно. Теперь берем нашего милиционера. Понятно, что он кого-то крышует. Так, во всяком случае, у нас в головах. Он, может быть, действительно отдельно честный, но мы говорим об образе. Там он крышует, здесь ему приходится выслуживаться перед начальством, тут он приписывает, а потом он еще в пьяном виде кого-то переехал. И поэтому как-то сложновато. Я не в восторге от американского кино по многим причинам, хотя люблю по другим. Человек с нуля изобрел какую-то открывалку или компьютер и становится миллиардером. Наш отечественный миллиардер. Ты понимаешь, что это, что он кому-то давал, кого-то обманывал, убил, украл. Не тянет на героя. Поэтому не очень-то есть герой и в жизни такой собирательный, если можно так выразиться. Поэтому нет и на экране соответственно. Тут много проблем.

Ханга:

– Когда мы вспоминаем фильмы советских времен…

Мишин:

– Там можно сколько угодно говорить, что там были ложные идеи, но они были, мы строили коммунизм. Я уж не говорю о фильмах военной поры. Там есть враг, есть герой, который защищает Родину. Что тут непонятного? Поэтому когда мы начали вашу передачу с «Прожекторперисхилтон» и ушли в серьезные темы, это нормально, потому что всё переплетено. А то, что его закрыли, я сожалею, потому что напрасно.

Ханга:

– Судя по тому, что мало кто позвонил, не все сожалеют.

Мишин:

– Может быть, не все сожалеют, а может быть, глубоко не интересно, что я у вас говорю здесь.

Ханга:

– Все уехали на дачу.

Мишин:

– Будем считать, что они все на даче.

Ханга:

– Еще раз хочу поблагодарить писателя и переводчика Михаила Мишина и поздравить с выходом новой книги.

<<Самые интересные эфиры радио "Комсомольская правда" мы собрали для вас ЗДЕСЬ >>