«За землю Русскую!»: кемеровчанин оставил успешный бизнес и построил музей «Слова о полку Игореве»

Алексей Патшин сделал перевод «Слова о полку Игореве» и построил музей самой знаменитой книги Древней Руси! Фото: Лариса МАКСИМЕНКО.

Такой музей в стране один.

...Истинно.

А в начале XXI века, когда все только начиналось, и Алексей Петрович Патшин вошел в половину опустевшего тещиного старого домика на окраине Кемерова и начал стройку...

- Строители удивлялись: «Петрович, че строим-то? Крепость?...» - вспоминает автор музея одной книги - «Слово о полку Игореве» - Патшин и ведет меня по горницам, показывает... - Вот здесь был угол прямой, я сделал округлый. А пришел в другой раз - потолки подвешивают, и головой почти их достал. «Стоп», - сказал. - «Поднять высоту». - «Но зима, как крышу ломать?...» И решил: «Ломаем полы, уходим вниз на полтора метра». И так потолки стали трехметровыми. И появился «княжий» подвал с 23 арками в стенах...

И музей рос и вырос до 260 квадратов... И тем временем – я спать ложился со «Словом...» и вставал со «Словом...», и так держало (и держит оно) и было даже, к примеру, когда делал двери, закрывающие башню, и поставил задвижку с проушинами, то и понял одно из самых сложных для понимания мест «Слова о полку Игореве»! Ученые пишут, объясняют: князь уши затыкал свои, закладаши, потому что не хотел слышать о славе другого князя... А я разгадал: да не уши, просто на ночь ворота в городе запирались на такие же засовы, проушины, и утром они открывались, но настало время тогда такой междоусобицы на Руси, что и по утрам уже ворота не отпирали...

И снаружи музей, заработавший в 2022-м, стал домом-теремом с ангелом-флюгером, издали – не белой плиткой, а словно берестой свежей крыт. И внутри – книги, книги, книги. И не только «Слово о полку Игореве» (самых разных лет и изданий), но и жития, и исторические, и филологические, и другие труды...

И в стенах живет Русь XII века, и висят щиты, лежит старинная утварь... И две музейные кошки живут в XII веке...И в дом-музей приходит музыкант с гуслями... И в каждом госте просыпается русская душа... И, напомню, XII век - это время среди русичей - врозь, и потому уже победны набеги степняков, и монгольская туча наползает и вот-вот зальет Русь не дождем - кровью... И все это из истории и звучит из «Слова...». И урок, и боль, и наказ быть вместе... И создатель музея цитирует отрывки с тяжелыми древнерусскими глаголами, и они гремят, как набат.

Поворот

Но как «Слово...» изменило судьбу?..

Алексей родом из деревни, сирота, книжник. В детстве он каждую неделю носил книги из библиотеки в отстиранном мешке из-под картошки. Так много, быстро читал. И книжки были по истории, особенно Древней Руси. И в юности сделал шлем русского воина, и с братом - копье... Потом, в университете, писал научную работу, на английском, но... решил поискать эпиграф... древнерусский. Перечитал летописи. А открыл «Слово о полку Игореве» - и влюбился, «пропал». Но вскоре «Слово...» отошло на второй план, ведь женился, ребенок, работа...

Но его продолжало звать не только «Слово...». Алексей - поэт. И он в 1996-м поступил уже в Литинститут, учился, счастливо шагая к мечте. А 12 марта 1996-го, в который раз перечитав и почти продравшись сквозь вязь старинного письма и смыслов, понял, что хочет полностью понять «Слово о полку Игореве». И что исследований и десятков переводов за два века ему мало, тайны «Слова...» открыты не все. И он записал на обложке, что сделает и свой перевод: «... одолею. Все одно одолею».

А дальше... Дефолт, денег на дорогу в Москву, окончить Литинститут, не стало, пришлось бросить.

- И что делать? Пошел в бизнес, строительный, быстро рос...Работал замгендиректора компании, большие получал деньги. Но наступил день и заболел музеем «Слова...».

- И Вы ушли из бизнеса, чтобы построить музей?

- Да. Я понял, что то, чего хочу, имеет значение для всего русского мира.

И он, словно после майской грозы, дышит с тех пор радостью и «Словом...».

...А потом экспертное жюри узнало про его музей, и Патшин стал лауреатом Национальной премии «Лучшие книги, издательства, проекты года - 2022», и он в начале марта в Москве получил награду...

И сказал:

- Уважаемое собрание, высокое жюри. Ехал долго – скажу кратко. Иные младоголовы, приезжая в Москву, хотят ее удивить, покорить. Я приехал в Москву поклониться Первопрестольной и поблагодарить, потому что 18 лет, не взяв ни рубля ни в бюджете, ни в государстве, своими силами создавал музей одной книги – «Слово о полку Игореве». Это моя благодарность и вклад посильный русскому языку и благодарность моя русской культуре...

И, поблагодарив жюри, и незабываемых наставников из Литинститута,сказал, что работа продолжается,... но не сказал, что не только над пополнением музея.

Кемеровчанин Алексей Патшин получил Национальную премию за создание им музея книги «Слово о полку Игореве»! Фото: Лариса МАКСИМЕНКО.

Но и… над его переводом «Слова...»! Он, начатый в конце 1990-х, готов. Опубликован в регионе в 2002-м. Но 63-летний Патшин все еще продолжает его шлифовать... А еще у него готова к печати его книга о «Слове о полку Игореве», с его расшифровкой 49 «тайных мест», и это его новое прочтение «Слова...». И он, поэт, не только вправе говорить, что из каждой строчки древнего «Слова...» брызжет кровь, и он убежден, что прочел «Слово...» так, как было сказано восемь веков назад, ...потому что «...чтобы понять, о чем говорят два поэта, посредники им не нужны, академическое сообщество владеет другими знаниями, а у поэтов – совсем другой язык...»

...И напомню о событиях в «Слове...»: на дворе 1185 год, Русская земля после бывшего единения, расцвета - уже в междоусобицах, внешние враги напирают, делят, молодой князь Игорь в не особо спланированном походе губит дружину, пленен, бежит из плена... На Русскую землю навалился весь мир. И как жить, быть, победить?

И что с автором дальше? Возможно, случилось все так...

Тайна автора «Слова...»

...Бой продолжался.

Русская крепость в огне не сдавалась.

Старик-воин передал отроку - спасти рукопись, которую не раз читал при князьях. Этот труд - его, написано дерзко, умно, кое-где правда спрятана, ведь, если все выпады его против раздрая князей поймут, с призывом к единению - ему смерть... Жестокое время - XII век. Пошли набеги на Русь. Горит она, костьми усеяна...

Будут ли следующие века добрее, с единством, с миром?

Мы знаем, будет трудно, но мы соберемся не раз, и в последний раз - в СССР.

...Бой догорал. Мальчишка с пакетом под рубахой оглянулся на далекую крепость и, задыхаясь, плача, рванул через лес.

...Пройдут века. Список с текста «Слова о полку Игореве», с призывом к единению русичей, найдут в монастыре в конце XVIII века, опубликуют в 1800-м. Пройдут еще века… Но «Слово...» не забыто. Но вердикт ученых - автор так и не известен.

Но Алексей Патшин (литературный псевдоним Белогвардеец, связан не с Гражданской войной, он воин света), опираясь не только на перевод с древнерусского, но и на поэтическую интуицию, на смысловое поле,... автора «Слова...» нашел! В строке путаного абзаца «... ходы на Святославля песнотворца...» доказал, автор - по прозвищу Ходына! Еще в конце XIX века историк Забелин нащупал такой ход.

- Но впервые столь ясно и убедительно в моем переводе звучит, кто автор! Воин с необычайно широким кругозором, необычайно художественно одаренный, и, возможно, он был в походе с Игорем... - гордится им Патшин. - А в другом месте я сделал пробел, отнес строку к абзацу ниже, предложил иную смысловую расстановку текста и... нашел, где родился Ходына! Отделил от плача по погибшим - неуместного в такую минуту трубача. И все встало на свои места, и... Встал трубач... «Заревели трубы городеньские: потомки Ярославовы и Всеславовы!», с призывом на общую борьбу. И по мне, труба, трубач - это автор, и он родом из города Городень, из Гродно, с Белоруссии! И так шаг за шагом я и открыл это в 2002-м - автор Ходына из Гродно. И его «Слово...» - беспримерный подвиг патриота, поэта-гения... И «Слово...» - объединяющая национальная святыня, время которой пришло.

...История сделала очередной круг, думаю я, слушая Патшина. Он начал переводить и строить музей в спокойное, вроде, время. А закончил с началом СВО... И это не совпадение - судьба.

И медаль к ней! Вручение прошло в Москве, в Союзе писателей... Фото: Лариса МАКСИМЕНКО.

- Я безвылазно жил в XII веке столько лет. А вышел из него в начале марта 2022-го, увидев впервые репортаж: «...В Северодонецке нацформирования и иностранные наемники... принудительно расставили местных жителей вокруг занятых жилых домов...» И это река Северский Донец, и это те же драматические места, что и в «Слове...», когда князь Игорь бежал из плена в XII веке... Военный конфликт тогда был другой, с другими. Но совпадения потрясли. Стало настолько больно. Повторяется все, - делится Патшин. - Казалось бы, «Словом...» давно в предостережение явлено: и как погибелен раздор для славян, и к чему всегда ведет, и в выигрыше всегда останутся те, кто вдали, кто все разжег, и говорит в конце примерно так: «Ай, любо как, тут один лежит, там северянин лежит, а моя дружина целая...»

И говорит про знание, добытое им в «Слове...»:

- И все это не может принадлежать только мне. Вставленное в сегодняшний контекст переломных событий, оно приобретает цивилизованное значение для русского мира... И, прежде всего, мы единый народ... И будет отрезвление, осветление умов. Но и большая затратная цена будет - врагам на радость.

Рубашка

...Многие строчки перевода Алексея Патшина отложились у меня в голове навсегда (с ним «Слово...» стало и больнее, и яснее, и оно, точно, обращено в наше будущее): «Тяжко тебе, голова без плеч... Худо и телу без головы», ... так и без Русской земли Игорю...», - а это Ходына говорит, песнотворец Святославов». Это о братстве, единстве русских, украинцев, белорусов, у нас – общая родина, земля Русская. И в этих строчках - исторически сила.

Кстати, в музее «Слова...» я была не раз, и Алексей Петрович однажды читал свой перевод в дедовой вышитой русской рубашке. В ней читал другие свои стихи еще в Литературном институте в Москве... И к завету Ходыны я бы добавила рубашку, из простого грубого холста. Но она – русская «кольчуга». Алексей Петрович так ее и зовет...

P.S. Текст «Слова о полку Игореве» в переводе кузбасского поэта Алексея Белогвардейца (Патшина) читайте ниже.

9 - Снаружи - вроде обычный большой дом в частном секторе Кемерова, но внутри - музей «Слова о полку Игореве»!

Фото: Лариса МАКСИМЕНКО

О главном

СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

Перевод Алексея Белогвардейца (Патшина), г. Кемерово, 2002 год.

Нелепо было бы нам, братья,

начать старыми словесами

повести многотрудные

о полку Игоревом

и Игоре, сыне Святославовом.

Начнется же эта песнь по былям сего времени,

а не по вымыслам Бояновым,

ибо Боян тот волхвоватый,

если кому и хотел песнь посвятить,

растекался мыслию по древу –

то серым волком по земле,

то сизым орлом под облаками.

Ибо, «Как вспомню, - говаривал, -

времена первых усобиц,

тут и спускаю 10 соколов на стаю лебедей»,

а чей сокол первым настигает,

тому и песню воспевает:

то – Мудрому Ярославу,

то – храброму Мстиславу,

который зарезал Редедю

перед полками касожскими;

а то Роману Святославичу

... Щеголеватому.

Боян же, братия, не 10 соколов

спускал на стаю лебединую,

но свои персты колдовские

воскладал на струны умелые,

а они уже сами князьям славу рокотали.

Мы же поведем свою повесть

со времен Первовладимира

до Игоря нынешнего,

своей твердостью разум отринувшего,

изострившего сердце мужеством,

преисполнившись духа ратного,

наведя полки свои храбрые

на земли Половецкие

за землю Русскую.

Глянул Игорь на светлое Солнце и видит:

затмение тьмою все его войско покрыло.

Оборотился Игорь ко своей дружине и рёк:

«Братия и дружино!

Уж лучше посеченному быти,

нежели полоненному слыти;

так воссядем, братья,

на борзых коней

да позрим синего Дона!»

Запала князю думка,

ум застило –

вкусить Дона великого.

О горе!... не внял знамению небесному.

Ибо, «Хочу, - говорит, -

пробиться в конец поля Половецкава,

с вами, русичи, готов там свою голову сложить,

ну а пуще того – испить Дона из шелома».

О Бояне! Соловей ты стародавний,

вот бы ты людей насмешил,

мечась со своей славою

по мысленному древу, -

умом витаешь в облаках,

сплетая славу обоим родам нашего времени;

блуждаешь по следу Троянову:

то тем поешь, то – этим.

Вот как надо было петь песню Игорю,

последышу Гориславову! –

«Не бурей пронеслись соколы

через поля бескрайние,

стадами галичьими бегут к Дону Великому».

Разве так поют,

Бояне ты премудрый,

мздолюбец Велесов:

«Заржут кони половецкие за Сулою,

а слава уж звенит в Киеве;

затрубят трубы в Новгороде –

полки встают до Путивля!»

Поджидает Игорь мила брата Всеволода;

дождался.

И говорит ему буй-тур Всеволод:

«Один ты у меня, брат, Игорь,

одна радость на свете,

свет ты мой ясный,

и оба мы из рода Святославичей.

Седлай, братила, борзых своих коней,

а мои-то готовы,

наперед седланы,

ждут под Курском нас.

А мои-то куряне – витязи бывалые,

под трубами рожденные,

под шеломами крещенные,

с вострия копейного вскормлены,

все пути им ведомы,

все овраги знаемы,

луки у них напряжены,

колчаны отворены,

сабли отточены;

сами рыщут по полям, словно волки матерые,

себе ищут доблести, а князю славы».

Вступает князь Игорь в злат-стремя

и едет чистым полем,

затмение мглою ему путь застилает,

стонет ночь перед ним грозою,

птиц будит.

Взвился Див,

восстав посвистом звериным;

сверху все видно:

«Слушай, земля, и потомки неведомые:

от Помория до Посулия,

от Корсуня до Сурожа,

слушай и ты, Боян, истукан тмутороканский!»

Рявь лебедьми спущенными!

Со всех сторон,

напролом сыпанули половцы к Дону Великому,

скрипят телеги до полуночи –

Игорь к Дону привел свое воинство!

А беда уже птицей стережет его по дубровнику,

волчье беду навывает по оврагам;

грифы заклекали – зверей на кости зазывают,

лисы, и те на щиты червленые брешут.

О Русская земля!

Ты далеко уж за холмом!

А ночь-то долгая,

заря свет обронила;

поля мглою покрыло.

Затих щекот соловий,

очнулся грай галичий.

Перегородили русичи поле широкое

алыми щитами,

добыли себе почестей,

а князю – славы.

Спозаранку пятничную

потоптали

поганые

полки

половецкие,

сыпанули стрелами по полю,

помчали девок половецких,

а с ними и злата,

и паволоки,

и оксамита редкого.

Попонами

и епанчицами,

мехами да разным шитьем половецким

стали болотину мостить да топкие места гатить.

Ал – стяг,

Бел флаг,

Кровав бунчук,

Доспех-оружие серебрёное –

всё храброму Святославичу!

Разговелось во поле хороборое гнездо Ольгово,

далече залетело!

Никому не одолеть –

ни соколу,

ни кречету,

ни тебе, черный ворон, половчин нечестивый!

Не за тем на свет народились.

Но крадется уже Гзак

серым волком к Дону Великому,

Кончак

ему

путь

кажет.

На другой день,

с утра самого,

зори кровавый рассвет предвещают.

С моря тучи идут черные,

синими молниями хлещут:

хотят затмить четыре Солнца.

Быть грому великому!

Идти дождю стрелами с Дона немереного!

Есть, где копьям обломиться,

есть, где саблям затупиться

о шелома половецкие

на речушке на Каяле

у Дона необозримого.

О Русская земля!

Как далеко ты за холмом!

Ветры, Стрибожьи детки,

и те веют с моря стрелами

на храбрые полки Игоревы.

Топот пошел от земли,

реки мутные потекли,

пылью поля запорошило:

«Половцы! – пронеслось по рядам русичей, -

И от Дона скачут, и от озер!»

Со всех сторон окружили русские полки.

Загикало племя супостатово –

поле перегородили,

а храбрые русичи

алыми щитами огородились.

Яр тур Всеволод!

Крепко бьется,

прыщет стрелами на ворога,

по шеломам гремит мечами стальными!

Куда ни поскачет тур, злат-шеломом своим сверкая,

туда и летят головы нечестивцев половецких.

В щепку разлетаются шелома аварские

под саблями калеными –

от тебя, яр тур Всеволод!

«Нам ли раны считать, братья,

того и гляди –

ни живота, ни почестей не станет,

ни отцовского золоченого престола

в Чернигов-граде,

ни привычек наших да обвычек

с милою супругою, Глебовной пригожею».

Настало время Трояново...

Канули лета Ярославовы,

пробил Ольгов час,

Олега Святославича.

Это – он!

Он, Олег, мечом крамолу коваше,

а стрелы по земле сеяше.

С колоколами въезжает в злат-стремени

в Тмуторокань-град,

Великому Ярославу так прежде звонили,

теперь до того дошло,

что внук его – сын Всеволодов, Мономах юный –

и по утрам ворота черниговские запирает.

Бориску же Вячеславича гордыня на суд привела:

постелила ему саван зеленый на Канине.

Обидели с Олегом

княжича молодого да храброго –

за него и мщено!

И Святополку с той же Каялы

вывезли отца ко Святой Софии Киевской.

За иноходь с уграми.

Это при нем,

при Олеге Гориславиче,

посеявшем и взрастившем усобицы,

стало гибнуть достояние потомства Даждьбогова.

В распрях княжьих поубавилось века людского;

Редко в ту пору на Руси ратаи перекликались,

все больше вороны ругались, деля человечину,

да галки трещали,

сбираясь слетать за объедками.

Всё было в те времена и походы,

но о таком побоище и не слышали!

С утра до вечера,

всю ночь напролет

летят стрелы каленые,

гремят сабли о шелома,

трещат копья харалужные в поле неведомом

посреди земли Половецкой.

Черна земля под копытами,

да кровью полита,

костьми усеяна;

скорбь взошла на земле русичей.

«Что мы вопить,

рано еще хоронить,

будет день еще», -

Игорь полки заворачивает:

как оставить мила брата Всеволода.

День бились.

Ночь бились.

И снова день бишася,

И ночь бишася.

На третий

только день

к полудню

пали

знамена

Игоревы.

Тут и разлучило братьев

на берегу быстрой Каялы;

тут вина кровавого недостало,

тут и кончили пир храбрые русичи,

сватов напоили,

а сами полегли за землю Русскую.

Никнет трава от жалости,

дерева в кручине к земле преклонились.

Тяжкая година настала, братья,

одолели степняки...

Повоевала злая сила

Потомство-воинство Даждьбогово,

Дэвами нечестивыми вступила на

землю междоусобную,

всплеснула половецкими крылами

на соленом озере у Дона,

расплескала времена житные.

Перестали князья походами

на нечестивых ходить,

ибо начал брат брату перечить:

«Это – мое и это мое.

Твое тоже моим будет».

Свое удельное

стали великокняжьим называть.

Сами на себя беду навели.

А поганые со всех сторон набегами

на землю Русскую с победами приходили.

Далече сокол залетел, птиц сбивая, - к морю!

Но Игорева храброго полка не воскресить.

Вот тебе Кара, земля Русская!

И понеслись жули по земле Русской,

разметав пожарища смрадные.

Заголосили жены русичей,

запричитали:

«Ой, вовек нам милых лад,

да не свидети,

Ой, не думай, не гадай,

не воочию.

Злата-серебра того – и подавно нам».

Застонал, братья, Киев горестно,

а Чернигов-град от злосчастия.

Печаль разлилась по русской земле,

скорбь великая потекла по земле русичей.

Князья меж собой распри ковали,

а поганые, как к себе домой,

на русскую землю приходили,

и дань от каждого двора –

по белой женщине уводили.

Ибо те два Святославича неразумных,

Игорь и Всеволод,

разбудили безрассудством своим лихо,

которое усмирил было грозою отец их –

Великий Грозный Святослав Киевский,

разметал было своими доблестными полками и

стальными мечами,

повоевал землю Половецкую,

растоптал холмы и овраги,

взмутил реки и озера,

высушил протоки и болота.

А Кобяка нечестивого, как вихрь, выхватил

из бесчисленных могучих полков половецких

из-за озер соленых.

Казнили Кобяка в граде Киеве,

в гриднице Святославовой;

тут и немцы, и венецианцы,

тут и греки, и чехи, -

все поют славу Святославу,

корят князя Игоря,

что утопил достоянье на дне Каялы:

сыпанул в руки половецкие

золота русского.

Пересел князь Игорь из злат-седла княжьего

в седло кочевничье.

Духом пало воинство на городских стенах,

уныние прокатилось.

А в Киеве, на Горах в княжьем тереме,

Святослав сон непонятный видел.

«Этой ночью оборачивали, -

говорит, - меня черным саваном

на ложе кипарисовом,

подавали из соленого озера

синего вина, с горем смешанного;

сыпали из колчанов пособники нечестивых

крупный жемчуг мне на грудь

и утешали меня, и нежили.

А престол-то в моем златоверхом тереме –

без хозяина!

И на болонях, как у Плесенска,

сбились киевляне с вечера в кучу,

всю ночь програяли над ними бусые вороны

и понесли меня к соленому озеру».

Отвечают бояре князю:

«С горя помутились вы, княже, рассудком,

да это ж два сокола сорвались

с отцовского злат-престола

поискать Тмуторокань-граду,

ну а пуще того – покорить Поле до Дону,

да только подсекли сокольцам крылышки

сабли нечестивые,

а самих опутали паутиной крепкою».

Темно стало о третьем дне –

два Солнца померкли.

Погасли два родовых столпа –

Олег и Святослав,

а с ними два месяца народившихся

тьмой заволоклись и в море погрузились,

придав дерзость азиатам превеликую.

На реке на Каяле свет тьмою покрыло;

Распростерлись половцы по Русской земле,

словно выводки гепардовы.

Хула на хвалу пала,

заневолила нужда волю,

низринулись дэвы на землю.

Просватали тех девок половецких?! –

а они поют на берегу соленого озера,

трясут золотом русичей,

славят время бесово –

это вам за Шарукана отмщено.

Рано радоваться стала, дружина!

Изронил Великий Святослав

золотое слово, со слезами смешанное,

и рёк:

«О мои сыновцы, Игорь и Всеволод,

сыны сродные!

Рано начали вы землю Половецкую

мечами воевать,

себе славы домогаться.

Без чести пролили вы кровь нечестивую,

вот и сами полегли без славы.

Храбрые сердца ваши –

из крепкого железа кованные,

в буйстве закаленные,

что ж сотворили вы седине моей старческой?

Вот и не увижу я помощи

от моего брата Ярослава

с боярами черниговскими;

брата сильного и богатого,

воинством знатного,

с татранами могутными,

с шельбирами и топчаками,

с ревугами и с ольберами.

Уж они-то без щитов,

с засапожниками,

в единстве победу добыли,

множа славу дедову.

Не кичились:

«Сами возмужали;

сами теперь свою славу добудем,

меж собой поделим дедову».

Эко ли диво, братья, старому помолодеть:

вылинял, как сокол, -

и бей птицу в поднебесье,

гнездо оберегая.

Не то зло – князья мне не подмога,

Вот чем ныне обернулась година тя тяжкая:

сами ревут теперь в Римове

под саблями половецкими,

Владимир под ранами;

Тоска и печаль сыну Глебову».

Княже Великий Всеволод!

Не мыслию ли тебе

прилететь издалече

поблюсти злат-престола отчего?

Ты и Волгу можешь

веслами расплескать,

Дон шеломами вычерпать.

Вот бы где и быть тебе:

вот где яшка по ногате,

степняк – на сдачу!

Что тебе стоит пальнуть

живыми шереширами –

удалыми сынами Глебовыми!

А ты, буй Рюрик,

и ты, Давыд!

Не вы ли в золоченых шеломах

по крови плавали?

Не ваша ли храбрая дружина рыкает турами,

посеченная саблями калеными

в чужбине неведомой?

Соберите поход!

Вступите, владыки, в злат-стремя,

отмстите за бесчестие нашего времени,

за землю Русскую,

за раны Игоревы,

Святославича буйного!

О Ярославе,

Любомудр Галицкий!

Высоко сидишь на престоле своем златокованом:

крепко запер Карпаты,

заградил путь королю

своими полками непобедимыми,

затворил Дунаю ворота;

со всех сторон текут к тебе подати,

людей до Дуная судишь.

Гроза и слава твои

по дальним странам растеклись,

захочешь – Киев сам тебе покорится,

царьков, и тех бьешь иноземных

со злат-престола отчего.

Стреляй, владыка, Кончака,

нечестивца-степняка,

за землю Русскую,

за раны Игоревы,

Святославича буйного!

А вы, буй Романе и Мстиславе!

Дух отважный стремит ваши помыслы на подвиг,

высоко парит,

словно сокол, по ветрам устремляется

за птицей в буести.

И наемники у вас отважные

в шеломах греческих.

Это ж от них дрогнула земля

и многие страны азиатские,

и Литва,

и Ятвяги,

и Деремела,

половцы, и те свои дротики повергли,

а головы преклонили

пред теми мечами стальными.

Только, княже, погас Игорю Солнца свет

и древо не к добру лист обронило.

По Роси и по Суле пожгли города, пограбили,

Но Игорев храбрый полк уже не воскреснет!

Сам Дон тебя кличет, княже,

зовет князей на победу.

Одни только Ольговичи, храбрые князья,

на брань и приспели...

Ингварь и Всеволод,

и вы, все трое Мстиславичей!

Не худого гнезда шустрокрыльцы,

а в победных ли наделах себе власти оттяпали?!

Где ж ваши золотые шелома,

щиты и дротики шляхетские!

Заприте Полю ворота своими острыми стрелами

за землю Русскую,

за раны Игоревы,

Святославича буйного!

Сула, и та вспять повернула,

не несет к Переяславль-граду

свои струи серебряные,

Двина заболотилась под гиками нечестивыми...

Один лишь Изяслав, сын Васильков,

позвенел было своими острыми мечами

о шелома литовские,

прикромсал славы своему деду Всеславу,

да искромсали самого литовскими мечами;

истекает юной кровью под алыми щитами

на кровавую траву,

а та ему и говорит:

«Приодели дружину твою, княже,

птицы крыльями,

звери кровь полизали».

И этому не пособил брат Брячислав,

ни другой – Всеволод.

Так одинёшенек

и изронил свою душу кристальную

сквозь ожерелье жемчужное.

Приуныли голоса,

веселье поникло.

Заревели трубы городеньские:

потомки Ярославовы и Всеславовы!

Склоните стяги свои удельные,

вложите в ножны

мечи свои обнаженные!

Выскочили бо вы из славы дедовой,

крамолами своими за достоянье Всеславово

начали водить нечестивых на землю Русскую!

Из-за распрей тех

и пошло засилье от земли Половецкой!

Всеславу умирать пора,

а он девку себе облюбовал,

долго вокруг нее ходил...

прокняжил семь месяцев только.

Те его обманом в поруб заточили,

а он через окно,

и марш! – к граду Кыеву;

силой взял злат-престол Киевский,

да вышибли его, как лютого зверя:

в полночь тайно бежал из Белграда,

только его и видели.

Отхватил славы с три кусы –

на щит взял Новгород?!

Расшиб славу Ярославову?!

Как волк, скакнул на Немигу с подпевалами.

На Немиге головы снопами стелют,

молотят цепами железными,

на токах животы кладут,

веют душу от тела.

Недобрый посев на Немиге:

берега кровавые засеяны

костьми сынов русских.

Князь-то Всеслав прилюдно суды судил,

князькам грады отводил,

а сам волком по ночам рыскал.

Дорыскался

из Киева – до петуха тмутороканского;

поперек дороги встал

самому Хорсу Великому!

Всеславу в его Полоцке

зазвонят заутреню в колокола,

со Святой Софии содранные,

а ему мнится, будто он все еще в Киеве правит.

Хитер был бестия,

а настрадался и он немало.

Ему до меня еще Боян-ворожей

припевку с умыслом сказывал:

«Ни лукавому,

ни удалому,

ни певцу искусному

Суда Божьего не миновать».

Застонешь, Русская земля,

не раз помянешь ранешние времена

и князей первых!

Распяли прародителя своего Владимира,

пригвоздив к Горам Киевским:

разлетелись его стяги

на Рюриковых и Давыдовых –

порозь хвосты свои несут,

порозь и копьями трясут!

На Дунае голос Ярославнин слышится,

зегзицей неведомой с утра кычет:

«Полечу, - говорит, -

зегзицей над водою,

омочу шелковый рукав в Каяле-реке,

утру князю кровавые раны

на затверделом его теле».

Ярославна рано плачет,

на стене в Путивле убивается:

«О ветер, ветрило!

Зачем, владыка, наперекор веешь,

зачем на своих беззаботных крылышках

мчишь стрелы азиатские

на моего лады воинство?

Разве мало тебе в вышине под облаками веять,

баюкать корабли на синем море?

Почто, владыка, мое веселие

по ковылю развеял?»

Ярославна рано плачет,

на виду у всего Путивля убивается:

«О Днеприло Словутич!

Не ты ли пробил пороги каменные

сквозь земли Половецкие,

не ты ли нес на себе насады Святославовы

до стана Кобякова?

Взлелей же, владыка, ко мне моего ладу,

дабы не слала к нему слёз

раньше времени».

Ярославна рано плачет,

на стене Путивля убивается:

«Всем тепло и пригоже –

зачем, владыко,

распростерло лучи свои знойные

на воинство ладово,

в поле безводном жаждою измучило,

луки иссушило,

печаль по колчанам рассовало?»

Взмолилась Ярославна:

«О светлое и пресветлое Солнце!»

Вздыбилось море в полуночи,

смерчи пошли мглою:

то сам Бог князю Игорю

путь на Русскую землю кажет:

из земли Половецкой –

к злат-престолу отчему.

Погасли вечерние зори.

Вроде – спит,

а сам бдит;

Игорь мыслею поле мерит

от Дона великого

до Донца малого.

Овлур в полночь коня за рекой припрятал:

«Решайся, князь!

Князю ли Игорю доживать в плену...

Слушай, княже,

знак подам:

по земле стукну – тогда и бежим!»

Зашелестели беглецы травой,

в вежах половецких спохватились –

тревогу подняли!

А Игорь-князь метнулся горностаем в камыши,

белым гоголем на воду.

Вскочил на скакуна –

побежалым волком спрыгнул

и, крадучись, пополз к Донцу логами.

Соколом взмывал в потемках,

сбивая гусей и лебедей,

только ими и питался

и утром,

и в обед,

и вечером.

Где Игорь соколом летит,

там Овлур волком крадется,

отрясая росу студеную,

ибо загнали коней своих быстрых.

Говорит Донец Игорю:

«Не мало тебе, княже, величия,

Кончаку ненависти,

а Русской земле веселия».

Отвечает ему Игорь:

«О Доныч!

Это тебе почет,

это ты несешь князя по волнам,

постилая траву зеленую

на берегах своих белокаменных,

укрываешь теплыми туманами

под сенью дерев зеленых;

стережешь его гоголем на воде,

чайцами на струях,

чирками на ветрах».

А Стугна-река не такова:

худую струю имея,

наглоталась чужих ручьев и протоков,

затянула князя-юношу под куст,

затворила под темным брегом...

Убивается Ростиславова матушка о юном сыне,

княжиче Ростиславе.

Уныли цветы от жалости,

дерева к земле склонились опечаленные.

То не сороки застрекотали –

Гзак с Кончаком по Игореву следу скачут.

Вороны, и те не каркали,

галки примолкли;

сороки не стрекотали –

по ветвям затаились.

Только дятлы перестуком

путь к реке кажут,

соловьи веселыми песнями свет предвещают.

Говорит Гзак Кончаку:

«Если сокол в гнездо улитает,

расстреляем дитенка соколинава

своими стрелами залачеными».

Отвечает Гзаку Кончак:

«Коли сокол ко гнезду летит,

опутаем ево сокаленка девкай маладою».

Возражает Гзак Кончаку:

«Даже если и опутаем ево девкай маладою,

ни будет нама сокольца,

ни будет нам и девки;

и начнут потом наша же птенца

кливать нас в поле Палавецком».

«Тяжко тебе, голова без плеч», -

говаривал Олегу Боян,

любимец каганский.

«Худо и телу без головы

со времен Ярослава Мудрого,

так и без Русской земли Игорю», -

а это Ходына говорит,

песнотворец Святославов.

Засияло Солнце на небесах –

князь Игорь домой воротился.

Запели половецкие девки над водою,

долетают голоса от соленых озер до Киева.

По Боричеву ввозу едет Игорь-князь

ко Святой Богородице Пирогощей.

Кругом рады,

веселятся грады.

Пели песнь старшим князьям –

споем и молодым:

Слава Игорю Святославичу,

буй туру Всеволоду,

Владимиру Игореву!

Здравы будьте,

князья и дружина,

за христиан разящие полки нечестивые!

Князьям слава,

дружине – аминь.

... Истинно.